Безусловно, нацiональныя особенности мысли существуютъ. Такъ, римляне сдѣлали греческую исторiографiю — орудiе соцiального и стратегическаго анализа — орудiемъ анализа морально-психологическаго и сами этого не замѣтили; имъ казалось, что они воспроизвели достиженiя учителей съ той же точностью, какъ когда-то — карѳагенскую трирему. Итальянская мысль, если я не ошибаюсь въ своемъ впечатлѣнiи, вкрадчиво-всепроникающа: итальянцу въ лабиринѳѣ нужно не только пройти къ цѣли, но и описать отвѣтвленiя и тупики. Въ такомъ стилѣ у насъ мыслилъ Данилевскiй (тотъ, который «Россiя и Европа»).
Но тогда должны быть и нацiональныя формы тупости. Мнѣ очень хорошо понятна и симпатична римская тупость — возились съ греческой философiей не одинъ вѣкъ, то на одинъ бокъ положатъ, то на другой, повертятъ, пощупаютъ, тамъ продѣлаютъ дырку, здѣсь подпилятъ, — и ничего не получалось. Съ математикой — даже и не пытались. Выдѣлили средства изъ казны для Александрiйского музея, тѣмъ дѣло и ограничилось.
Украинская тупость, если я ее правильно понялъ, заключается въ чрезмѣрномъ упрямствѣ. Нѣмецкая — въ своеобразномъ чувствѣ юмора. Русская — въ томъ, что русскiй не желаетъ переобременять свою память лишней информацiей и предпочитаетъ думать въ безвоздушномъ пространствѣ. Какъ математики русскiе лучше, чѣмъ какъ филологи.
По крови я тупъ украинской тупостью, по культурно-бытовой обстановкѣ — русской и римскую развилъ въ себѣ, сколько могъ, путемъ частыхъ упражненiй.