Такое отношенiе Пушкина къ историческому прошлому и къ современному ему русскому обществу, которое не интересовалось своимъ прошлымъ въ ущербъ своего нравственнаго развитiя, объясняетъ намъ, почему наиболѣе капитальные труды поэтической фантазiи Пушкина связываются съ русской исторiей. Занимаясь ею съ цѣлями не столько учеными, сколько съ нравственными и гражданскими, онъ тѣмъ самымъ уже давалъ матерiалы для работы своей фантазiи, которая, какъ мы знаемъ, быстро перерабатывала все, чѣмъ была занята мысль поэта. Съ другой стороны, приписывая историческимъ знанiямъ нравственное значенiе, Пушкинъ понималъ, что въ обществѣ, мало развитомъ нравственно, поэтъ своими художественными образами изъ исторической сферы можетъ сдѣлать болѣе историка: исторiя народа принадлежитъ поэту, говоритъ онъ. Примѣромъ служилъ Карамзинъ, котораго мало читали въ этомъ обществѣ, потому что чтенiе его исторiи составляло тамъ непривычный умственный трудъ — страхъ большинства. Поэта же прочитаетъ каждый, даже не умѣющiй цѣнить поэзiи. Здѣсь мы видимъ, что Пушкинъ, отказываясь отъ темъ, какiя предлагало ему само общество для своего исправленiя [См. стих. „Поэтъ и чернь“], въ то же время не отказывался соединить свою поэзiю съ потребностями того общества. Онъ только сознавалъ лучше его тѣ высшiя потребности, безъ которыхъ оно коченѣло въ нравственномъ и умственномъ застоѣ».
В. Стоюнинъ. Историческiя сочиненiя. Пушкинъ. СПб., Типографiя А. С. Суворина. 1881. С. 322–323.