Здѣсь напрашиваются двѣ вещи: 1) опредѣлить, кому интересны и 2) опредѣлить, въ какомъ качествѣ интересны. Понятно, что, если кто интересуется только
Беремъ середину: читателя, который въ принципѣ (выраженіе, кажется, З. Гиппіусъ) интересуется интереснымъ. Что значитъ для него философствованіе Фридриха II?
Въ общемъ видѣ я бы сформулировалъ такъ. Въ философіи прусскій король, конечно, дилетантъ. Но онъ умный человѣкъ и участникъ интеллектуальнаго движенія эпохи. Кромѣ того, онъ король не самаго слабаго и весьма амбиціознаго государства, а стало быть, его вліяніе нѣсколько побольше, чѣмъ у простаго смертнаго. Рядомъ съ Вольтеромъ и Дидеротомъ онъ ведомый (не вслѣпую, разумѣется, у него свой острый умъ и богатый жизненный опытъ), рядомъ съ общественнымъ мнѣніемъ — не только своего королевства — онъ ведущій. Въ принципѣ, въ свою мѣру интересны размышленія и воспоминанія любаго человѣка; Фридриха — сильно выше средняго. Это мысли человѣка, въ квадратѣ вліятельнаго умомъ и положеніемъ.
Дальше мнѣ, конечно, можно спокойно не вѣрить.
XVIII вѣкъ — не въ архитектурѣ, не въ живописи и музыкѣ, а какъ разъ въ словесности — очень труденъ для воспріятія. Это канунъ словесной революціи (я включилъ въ книгу ругань Фридриха въ адресъ Шекспира и Гёте) и предѣльное отклоненіе отъ того пути, по которому, какъ намъ хочется думать, словесность должна шествовать. Но въ послѣднее время меня стала занимать мысль, что въ интеллектуальномъ отношеніи мы дѣти XVII в., а въ нравственномъ — XVIII (можно спроецировать Соборное уложеніе на времена Александра I и посмотрѣть, насколько былъ пріемлемъ тогда такой юридическій памятникъ). Если это такъ, XVIII в. вправѣ притязать на вниманіе просвѣщенной публики. Разумѣется, сочиненія Фридриха — лишь одинъ изъ памятниковъ интеллектуальнаго движенія эпохи и какъ таковой не имѣетъ самостоятельнаго значенія; но любое цѣлое складывается изъ фрагментовъ.