Недавнiй выпадъ philtrius’а противъ современнаго искусства и послѣдовавшая дискуссiя дали поводъ для нѣкоторыхъ разсужденiй на тему. Предлагалось выбирать: давить ли его безпощадно, бороться ли только джентльменскими средствами, предоставить ли все естественной конкуренцiи. Такая постановка вопроса и тѣмъ болѣе высказыванiя въ ходѣ дискуссiи предполагали, однако, что рѣчь идетъ все-таки объ искусствѣ, хотя и «мерзкомъ». Представляя себе все это въ нѣсколько иномъ планѣ, я затруднился принять участiе въ дискуссiи.
Я вполнѣ толерантно отношусь къ любымъ проявленiямъ человѣческой натуры, не несущимъ непосредственной угрозы. Поэтому видъ человѣка, прибивающаго себя къ брусчаткѣ или изображающаго изъ себя собаку, меня не травмируетъ, а, напротивъ, забавляетъ (въ отличiе, напр., отъ вида коммуняги, призывающаго на митингѣ къ возстановленiю Соввласти въ полномъ объемѣ). Да и за предѣлами «угрожающаго» видъ, скажемъ, малолѣтнихъ дѣтей, используемыхъ профессiональными нищими, вызываетъ у меня непрiятныя чувства, а голыя задницы какихъ-нибудь «пусекъ» (тѣмъ болѣе, если красивыя) — не вызываетъ совершенно.
Искусствоведъ я никакой и вполнѣ допускаю, что въ теоретическомъ планѣ искусствомъ могутъ быть названы вообще любыя человѣческiя проявленiя, или, во всякомъ случаѣ, люди могутъ проводить тутъ грань по своему усмотрѣнiю (не разъ слышалъ: вотъ почему балетъ — искусство, а футболъ — нѣтъ). Но, привыкнувъ воспринимать вещи вполнѣ конкретно, самъ я въ проведенiи границъ между явленiями никогда не затрудняюсь. Допустимъ, легковѣсный трепъ о «парадигмахъ» вполне себе жанръ, но когда начинаютъ утверждать, что это — «наука» (и болѣе того, что именно это и есть «наука»), вотъ тутъ уже «рука тянется къ пистолету». Такъ и «искусство» для меня кончается тамъ, гдѣ кончается породившее его общество и начинается «массовое».
Но мы все еще живемъ въ эпоху «массоваго общества», и всѣ его уродства приходится принимать какъ данность. Чувства мои страдаютъ лишь тогда, когда эти уродства агрессивно стремятся стереть память о чемъ-то «настоящемъ». Вотъ почему Центръ Помпиду въ Парижѣ въ свое время вызвалъ у меня только улыбку, а вотъ стеклянная пирамида въ Луврѣ, а особенно дворецъ XVII в. неподалеку, «дополненный» какими-то полосатыми столбиками — приливъ жгучей ненависти.
Тема «борьбы» съ современнымъ искусствомъ выглядитъ для меня, мягко говоря, проблематично, и не знаю даже, отдаетъ ли philtrius себе отчетъ въ томъ, «на что онъ руку поднималъ».
Едва ли объектомъ непрiязни заслуживаютъ быть непосредственно творцы «мерзости». То, что почитается искусствомъ и образуетъ въ немъ «мейнстримъ», равно какъ и сравнительная цѣнность различныхъ произведенiй въ каждую эпоху зависятъ не отъ творцовъ, а отъ «заказчиковъ». Цѣны на аукцiонахъ формируются не продавцами, а покупателями. Если среди элиты считается нужнымъ платить наибольшiе деньги за какую-то «мерзость», то послѣдняя въ общественномъ сознанiи и становится высшимъ достиженiемъ искусства. Ну и, разумеется, стиль каждой эпохи тѣсно связанъ съ ея устройствомъ. Пикассо такъ же немыслимъ при Людовикѣ XIV, какъ Веласкесъ – при олландах-меркеляхъ. Т.е. представленiе о томъ, что есть искусство, формируется не столько художественной элитой, сколько элитой политико-идеологической, почему его мейнстримная часть и выражаетъ наилучшимъ образомъ духъ эпохи.
«Современное искусство» есть искусство эпохи «массоваго общества» въ его «демократическом» варiантѣ. И какимъ еще могло бы быть искусство этой эпохи — трудно представить. Это неизбѣжно либо «пролеткультъ», либо «большой стиль» гитлеровско-сталинскаго толка, либо вотъ «дегенеративное искусство». «Современное искусство» — не недоразумѣнiе и не «перегибы на мѣстахъ», а наиболѣе адекватное отраженiе въ той сферѣ, которая предназначена искусству, опредѣленной соцiально-политической системы. Поэтому оно можетъ уйти только съ уходомъ породившаго его устройства и соотвѣтствующей элиты (какъ ушелъ «большой стиль»). Борьба съ нимъ означаетъ въ сущности борьбу съ этимъ устройствомъ.
«Современное искусство» невозможно отдѣлить отъ современной европейской идеологiи и политики, отъ такихъ явленiй, какъ бѣснованiе вокругъ геевъ, «политкорректность» или «мультикультурализм» и т.д. Невозможно отвергать его, не отвергая то, что нынѣ называется «европействомъ». Въ этомъ смыслѣ существующiе еще въ Европѣ любители «домассовой» культуры (будь то хоть готика, хоть модернъ) это — «бывшiе европейцы» (какъ существовали въ Совдепiи «бывшiе офицеры» и вообще «бывшiе»).
Особенно странно должна выглядеть борьба съ «современнымъ искусствомъ» въ РФ, гдѣ она распространена меньше, но зато ей придается бóльшее общественное значенiе. Въ дискуссiи всплывала демоническая фигура Гельмана (не знаю его, но судя по упоминанiямъ, онъ почитается живымъ воплощенiемъ отечественной «мерзости»). Однако же тѣ, кто хочетъ «какъ въ Европѣ», не могутъ отвергать Гельмана, ибо нынешней «Европѣ» адекватенъ именно онъ. Поклонники современной Европы, отвергающiе Гельмана (встречалъ такихъ) — это примерно то же, что поклонники Совка, обожающiе цитировать И.Ильина. Конкретно Гельманъ (если дѣйствительно именно онъ воплощаетъ «самое-самое»), кстати (помимо того, что кому-то нуженъ и Гельманъ), выполняетъ и нѣкоторую важную функцiю, наглядно демонстрируя РАЗНИЦУ и не давая стереть грань (какъ это делаютъ болѣе «умѣренныя» формы современнаго искусства.
Ну и, наконецъ, неминуемо возникаетъ вопросъ «ЧТО ВМѢСТО?». Учитывая, въ какую эпоху мы живемъ, не приходится же говорить о замѣнѣ «мерзости» каким-то изъ варiантовъ «настоящей» культуры (я вотъ лично люблю классицизмъ и рококо, что, видимо, отражаетъ разныя стороны моей натуры). Такъ что? Вотъ тамъ у philtrius’а одинъ изъ посетителей аттестовалъ себя замечательно мѣтко: «соборянинъ-коммунистъ-черносотенецъ». Представилъ себе связанное съ этимъ образомъ искусство…