Вообще же связь между идеологіей и дѣятельностью — очень сложная вещь. Отмѣтимъ тотъ фактъ, что Робеспьеръ, пока не овладѣлъ властью, былъ однимъ изъ лидеровъ движенія за отмѣну смертной казни. Мы вообще мало чего о себѣ знаемъ: на что способенъ обыватель, немножко приоткрыла интернаціоналъ-соціалистическая и націоналъ-соціалистическая практика XX вѣка… Вполнѣ возможно, что для лѣвыхъ движеній свойственно, послѣ того какъ подавлено любое сопротивленіе, отказываться отъ массоваго террора, какъ произошло въ СССР. Можетъ быть, это и болѣе общая закономѣрность — вѣдь націоналъ-соціализмъ былъ сокрушенъ въ весьма молодомъ возрастѣ.
Надо сказать, что и ранній, людоѣдскій соціализмъ давалъ двѣ модели. Въ искусствѣ это — порнографическій модернизмъ Маяковскаго и Малевича, съ одной стороны, съ другой — академизмъ поплоше, для народа (условный Евтушенко какъ недопушкинъ). Возможно, мы могли бы наблюдать ихъ борьбу, но поколѣніе, воспитанное ранней революціей, было полностью выбито въ ходѣ войны, и потому полностью побѣдилъ академизмъ въ дешевомъ народномъ варіантѣ.
(Это не только отечественная двойственность, впрочемъ. Изъ другихъ варіантовъ массоваго общества націоналъ-соціализмъ сдѣлалъ тотъ же выборъ, что и СССР, а демократія пошла по пути порнографическаго модернизма. Является ли приверженность жесткихъ видовъ массоваго общества народному академизму, а мягкихъ — порнографическому модернизму закономѣрностью, я не знаю.)
Есть еще одинъ тонкій моментъ. Это война. Имманентные законы исторіи въ испареніях мраксова мозга не предусматривали для стараго міра возможность выжить въ мирныхъ условіяхъ. Совѣтскіе мраксисты пришли къ выводу, на практикѣ, что безъ войны революція не получается. Война превращалась изъ акциденціи въ субстанцію. Для интеллектуальной честности это означало утрату историческими законами «имманентности» и крахъ мраксизма. Но онъ былъ не научной теоріей, а идеаломъ общественнаго устройства, а потому не пострадалъ.
(Еще двѣ вещи въ скобкахъ. Первая — относительно врага рода человѣческаго, который выдвинулъ идеологическій аргументъ какъ первый для обоснованія своей картины. Это совершенно справедливо, и вышеописаннымъ вопросъ объ отвѣтственности СССР за войну снятъ разъ и навсегда: въ этомъ кругу отказъ отъ войны просто означалъ предательство. Второй заключается въ томъ, что можно было бы апеллировать къ своему нетерпѣнію — мы сдѣлаемъ то же, что по мраксу, только быстрѣе. Для «имманентности» это не менѣе страшный ударъ, хотя и съ другаго фланга.)