Однажды, повѣствуетъ лѣтописецъ, царь призвалъ бояръ и «жаловалъ (ихъ) безъ числа своею царьскою чашою и (велѣлъ) чашникомъ безпрестанно носити и поити; и какъ почали прохлажатися и всякимъ глумленіемъ глумитися: овіи стихи пояше, а ови пѣсни воспѣвати… и всякія срамныя слова глаголати. И… царь… повеле ихъ рѣчи слушати и писати тайно и наутрея повеле къ себѣ списокъ принести рѣчей ихъ и удивишася о семъ, что такіе люди разумные и смиренные отъ его царьскаго синклита такія слова простыя глаголюще, и показаше тѣ рѣчи имъ, и они сами удивишася сему чюдеси».
Меня спаивать было бы совсѣмъ неинтересно. Руки-ноги-языкъ отказываютъ раньше, чѣмъ мозгъ, и Вакхъ смѣняется Морфеемъ.