Человѣкъ свѣта
Тоскуетъ пусть по древнимъ тѣмъ годамъ,
По славнымъ временамъ, по царствiю Астреи,
По днямъ щастливымъ Кроноса и Реи,
По саду твоему, о праотецъ Адамъ,
Кто хочетъ; я жъ за то благодарю природу,
Что создала мой вѣкъ моимъ страстямъ въ угоду.
Суровый моралистъ! брани его, брани;
Но нраву моему сiи подходятъ дни.
Склоняютъ къ роскошамъ изнѣженныя чувства,
Утѣхи я люблю и разныя искусства,
Опрятность, красота и вкусъ по сердцу мнѣ,
И люди мудрые согласны въ томъ вполнѣ.
Впитала, видитъ Богъ, грѣховную отраву
Развратная душа — избытокъ ей по нраву,
Отецъ потребностей, искусства и трудовъ,
Несущiй намъ, въ утѣху и забаву,
Обилiе своихъ земныхъ плодовъ:
И золота изъ нѣдръ, и жемчуговъ подводныхъ,
И рыбъ изъ глубины, и птицъ для нашихъ нѣгъ,
На службу роскошей и прихотей свободныхъ;
О коль прiятенъ ты, желѣзный вѣкъ!
Излишество (вотъ вещь, нужнѣйшая на свѣтѣ!)
Весь нашъ пространный мiръ въ свои поймало сѣти.
Изъ Лондона, Бордо, отвсюду корабли —
Вы видите — летятъ ко всѣмъ концамъ земли,
Привозитъ намъ купцовъ щастливая отвага
Съ гангесскихъ береговъ невѣдомыя блага,
И вина Францiи, преодолѣвъ Коранъ,
Вдали отъ насъ пьянятъ твоихъ рабовъ, султанъ!
Вселенной въ юныхъ дняхъ простыми нравы были;
Въ сплошномъ невѣжествѣ тогда свой вѣкъ влачили,
Не зная моего, не зная твоего;
Какъ можно что постичь, не вѣдая сего?
Ходили голыми. А дѣло несомнѣнно,
У не имущихъ нѣтъ товара для обмѣна.
Чревоугодье ихъ въ пучину не влекло;
Но въ вѣкѣ золотомъ не жилъ Марцiало .
Да, наши праотцы съ лозы не брали дани;
Кипящiй винный сокъ имъ не терзалъ гортани;
Корить ли намъ себя за то, что знаемъ толкъ
Мы въ яствахъ и въ винѣ, за золото и шелкъ?
Не знали хитростей; однако, Богъ свидѣтель,
Кто жъ въ ихъ невѣжествѣ усмотритъ добродѣтель?
Перину мягкую подъ кровомъ посули —
Кто жъ предпочтетъ изъ нихъ на голой спать земли?
Мой праотецъ Адамъ, мой сластолюбецъ милый,
Чѣмъ занималъ тебя Эдемскiй садъ?
Искалъ ли въ немъ ты съ Евою усладъ?
Трудился ли на родъ людской постылый?
Признайтесь же: обоихъ васъ
Не красили нечищенные ногти,
И грязь на волосахъ, и кожа будто въ дегтѣ
Отрадой не была для вашихъ глазъ.
Чтобъ чувствовать въ любви не скуку, а прiятность,
Пылъ недостаточенъ; еще нужна опрятность.
Отъ подвиговъ дневныхъ уставъ,
Подъ дубомъ наконецъ садились вы на дернѣ
Отвѣдать желудей, воды и сочныхъ травъ
(Законъ природы, несомнѣнно, правъ),
И ложемъ былъ вамъ мохъ, а изголовьемъ — корни.
Хотите ль знать, друзья, какъ въ нашъ жестокiй вѣкъ
Свой день порядочный проводитъ человѣкъ,
Каковъ его досугъ — и все для насъ едино,
Онъ житель Лондона, Парижа иль Берлина?
Зайдемте же къ нему: тамъ прихотливый вкусъ
Всѣхъ безъ изъятiя плоды сбираетъ Музъ.
Плѣняютъ и сердца, и взоры восхищенны
Искусствомъ многихъ рукъ чертоги возведенны,
Рукой Корреджiя сей ликъ запечатлѣнъ,
Соперничаетъ съ нимъ затѣйливый Пуссенъ
Блестящею рѣзьбой и златомъ обрамленья,
Вотъ Бушардонова рѣзца стоитъ творенье,
А это серебро полировалъ Жерменъ.
Но гобеленовъ ткань, узоры и расцвѣтки
Прекраснѣе картинъ, изысканны и рѣдки,
И множатъ зеркала прiятностей соборъ,
Лаская нѣжный вкусъ и прихотливый взоръ.
Я вижу изъ окна, какъ силой водомета
Взмываетъ къ небесамъ прозрачная струя,
Какъ сонный миртъ цвѣтетъ на берегу ручья, —
Но вотъ хозяинъ самъ выходитъ за ворота:
Покойный экипажъ готовъ ужъ, вижу я —
Удобство и краса, искусная работа,
Отъ пояса — стекло, а ниже — позолота,
И пара лошадей домчитъ его туда,
Куда прикажетъ онъ, безъ всякаго труда.
Прiятенъ путь его: колдобины, ухабы
Съ его рессорами конечно спорить слабы.
Ужъ въ баняхъ ждутъ его, гдѣ съ тщанiемъ большимъ
Льютъ благовонiя, ласкаютъ кожу пѣной;
Но вотъ готово все; на встрѣчу поспѣшимъ
Съ прекрасной Камарго, съ Камиллою, съ Госсеной;
Побѣдамъ счета нѣтъ, онъ баловень сердецъ.
Мы вмѣстѣ съ нимъ войдемъ въ волшебный тотъ дворецъ,
Гдѣ музыка, стихи, и танцы, и искусство
Обманывать нашъ взоръ живутъ — и, наконецъ,
Всѣхъ остальныхъ усладъ единство и вѣнецъ —
Искусство обольщать и тѣшить наши чувства.
Освищемъ оперу! однако, можетъ быть,
Рамо и скептика сумѣетъ восхитить.
Обѣдать не пора ль? О коль достойны славы
И блюды вкусныя, и разныя приправы!
Намѣстникъ божества ты, поваръ, на землѣ!
Пусть мнѣ своей рукой Хлориса и Эгле
Нальютъ бокалъ Аи; пусть сей напитокъ плѣнный,
Насильственной рукой въ сосудъ запечатлѣнный,
На волю вырвется; веселый брызнетъ токъ,
И пробки полетятъ съ шипѣньемъ въ потолокъ.
Кипящее вино съ его живою пѣной –
Французской легкости вотъ образъ несравненный!
Вкусить прiятный сонъ зоветъ ночная тѣнь;
Для новыхъ радостей назначимъ новый день.
Теперь скажите мнѣ, создатель Телемака,
Чѣмъ такъ любезна вамъ ничтожная Итака,
Чѣмъ — нравы строгiе, и тяжкаго труда
Исполненная жизнь, и жалкая нужда
Въ кругу Салентскихъ стѣнъ, гдѣ горемъ и страданьемъ
Обильны жители, но бѣдны процвѣтаньемъ?
Прiятностью вашъ слогъ по нраву мнѣ,
Хоть онъ, признайтесь, несколько растянутъ;
Но пусть меня повѣсятъ на стѣнѣ
Салента вашего, когда искать въ немъ станутъ,
Чѣмъ безъ того владѣемъ мы вполнѣ.
Садъ прародительскiй, овѣянъ древней славой,
Тотъ садъ, гдѣ яблоко и сатана лукавый,
Что на поверхности земной,
Гюэтъ, Кальме, усердiемъ пылая,
Вы мѣсто ищете утраченнаго рая?
Рай на землѣ всегда со мной.
* Авторъ Французскаго кулинара.
Переводъ Le Mondain здѣланъ съ подачи лжеюзера
ddaschka. Къ коллегамъ просьба внести свои замѣчанiя и предложенiя. Мнѣ казалось, что Вольтера можно переводить, опираясь лишь на одну технику, а ея то какъ разъ и не хватило: переносы въ послѣдней части не нужны, я хотѣлъ ихъ устранить, но не вышло. Может, стоило заострить «пушкинское» звучание нѣкоторых пассажей. Если поправите, буду весьма благодаренъ. И ещё: съ переведенными мною мнѣнiями Вольтера я не согласенъ.